Из запястий выскочили лезвия…

…Келлос сжал кулаки. Знал, сейчас прочнее стали, сила наполняла тело, с улыбкой вспоминалось, как запыхался от бега.

В десяти шагах тварь. Покрытая чешуёй, на месте рук — костяные ножи. Меня ждёт месть, но вначале прекращу существование этого чудовища. Спасибо, Спаситель, я с радостью исполню твою миссию, эта тварь не достойна жизни. Молва говорила правду — в башне Кутула рождаются страшные существа.

Побежал…

МЕССИИ ВСТРЕТИЛИСЬ. ИХ ПУТИ СОШЛИСЬ, И ПУСТЬ ГРЯНЕТ БОЙ, КОТОРЫЙ РЕШИТ ВСЁ.

И будь здесь кто-то из Молодых Богов, ныне — Падших, или названных Новых Богов, Дальних, прислужников Хаоса, Созидателей Пути, или Тот, Кто Назвался Кицумом, они бы услышали последнюю фразу.

КАК ЖЕ Я ЛЮБЛЮ ЭТИ ДВА СЛОВА, РАЗРУШАЮЩИЕ МИРЫ, — МЕСТЬ И ЛЮБОВЬ.

Елена Балова

ПУТЬ КОЛЬЦЕНОСЦЕВ

Ночь — время малоприятное для странника, застигнутого ею в пути. Ночь на юге Лихолесья — неприятна вдвойне. Под сплетенные ветви деревьев и дневной-то свет почти не проникает — здесь всегда темно. Здесь не перекликаются птицы, этих мест избегают люди… Ни шороха, ни движения — лишь пляшут вокруг неяркие болотные огни.

Эта ночь отличалась от всех остальных — покой ее был нарушен. По неприметным лесным тропам медленно ехал всадник на вороном коне. Иногда он останавливался, будто прислушиваясь к чему-то, но потом вновь трогался с места, двигаясь к намеченной цели…

Никто не знал, куда, зачем и надолго ли он уезжал — ему это было только на руку. Вождь никогда не говорит, куда он уезжает и когда вернется… Он усмехнулся. Главное — чтобы его люди верили: в нужную минуту он окажется рядом. Они верили. А значит, беспокоиться не о чем.

Он снова уехал — один. Никто не осмелился спрашивать Вождя, куда он направляется. А дорога его лежала в Рованион. На юг Великого Леса.

Дорогой, пробираясь незаметными тропами к Колдовскому Холму, он не чувствовал ничего. Но здесь была жива Память. Память боли и неистовой ненависти — он почти физически ощущал ее. Неясные звуки раздавались вокруг — ему казалось, тихие голоса настойчиво шепчут что-то, не теряя надежды быть услышанными…

Он узнавал это место, хотя никогда прежде не бывал здесь. Не раз ему снились древние руины на высоком каменистом холме, возвышающемся среди болот… и он сам. Иногда он был один — стоял, прислонившись плечом к полуразрушенной стене, и смотрел вниз, туда, где на болота медленно опускался туман. Иногда — сидел у костра и вроде бы говорил с кем-то, — но с кем и о чем?.. В памяти оставались только смутные образы — и странные слова:

Дол-Гулдур. Воплощение свободы.

Крепость Черного Колдовства. Руины на высоком холме. Воплощение свободы?..

Он почувствовал неожиданное разочарование. Словно и вправду поверил на мгновение, что его глазам откроется — Цитадель…

Верно, сны могут иногда являть человеку будущее…

…Черные остроконечные шпили башен врезались в затянутое облаками свинцово-серое небо. Высокие стены, сложенные из темного камня, тяжелые ворота… Крепость, угадать возраст которой не было возможности, — словно вечно возвышалась она на студеном холме и простоит еще столько же, — со всех сторон окружал мрачный лес. Ветви деревьев переплелись в причудливый узор…

Это может оказаться… интересным…

Человек, стоящий у ворот, медленно закрыл глаза. Сейчас лицо его казалось совершенно спокойным.

А Владычица Галадриэль сама обрушила стены Черной Крепости… — вдруг вспомнил он.

«Почему стены и башни Дол-Гулдура, которые кажутся нерушимей прежнего, снова возвышаются на Колдовском Холме? Тьму нельзя истребить. Это не под силу ни одному народу Средиземья. Наверное, это могли сделать только хранители Арды… и ее создатель. Но они никогда не предпринимали по своей воле попыток истребить корень всех бед Эндорэ. И вместе с тем — не давали людям возможности идти своей дорогой!»

Знакомая ожесточенность обожгла душу.

«Смерть — проклятье рода человеческого… А для кого-то она — избавление. Так считают Перворожденные — избавление от тяжких оков Арды!»

Я помню… — внезапно услышал он холодный бесстрастный голос.

Смерть — проклятье рода человеческого, говоришь ты?..

«Я помню?..»

Он непроизвольно оглянулся. Конечно, он был один. В тишине. Перед воротами Черной Крепости.

Но — услышал снова. Теперь это был странный диалог:

— Говорят, что людей ждет своя, никому не известная участь за Чертой, и смерть — это не проклятье, а Дар…

— Нет… не может быть! Если бы это было так…

— Если бы это было так?..

— Люди… Смертные… они не боялись бы умирать! А ведь даже самых смелых охватывает страх перед гибелью… Какой же это Дар?

— Кто знает…

И, после недолгой паузы:

Рано или поздно все убеждаются: смерть — не что иное, как проклятье!

Ты на верном пути…

Человек резко вскинул голову. Теперь он смотрел на черную башню.

«Я не считаю справедливым путь, навязанный людям Высшими! Но кто в силах изменить предначертанное?»

Не надо искать смерти… Но не надо испытывать и страха перед ней… — в этих словах ему послышалась неуловимая насмешка. — А для Бессмертных уход за Черту особенно тяжел…

Впереди — вечность…

«Вечность. Роковое слово… Она всегда желанна, но недостижима — для тех, у кого ее нет!»

И всегда слишком длинна для тех, кто имеет ее в своем распоряжении… Остальные Бессмертных либо боятся — зачастую скрывая страх под маской уважения — либо ненавидят. Уделом Бессмертного станет одиночество…

«Одиночество — это свобода!»

Нет, это не свобода… Иногда одиночество угнетает. Именно в такой момент становится желанна смерть — та, что названа Даром. Этот дар, почитаемый проклятьем, для Перворожденных недостижим. Вот она — цена вечности… А у людей — своя судьба. Ее не изменить…

«Все можно изменить! Да, людям не даровано бессмертие — однако некоторым дано было подобие вечной жизни…»

Ты говоришь о Девятерых… Улаири… Но их существование не было — жизнью… И для них цена вечности оказалась еще выше…

Тьму нельзя истребить, сказал ты — и был прав. Главное, чего всегда жаждали люди, после чего все отходило на второй план — бессмертие… И они получили то, чего так страстно желали. Силу. Власть. И — вечность… Но какой ценой!

Нет момента более горького, чем тот, когда враги становятся тебе друзьями, — ибо народ твой давно отвернулся от тебя и проклял твое имя…

Свет не может дать бессмертия — только Тьма.

Получивший бесценный дар от Тьмы, ты будешь все время вспоминать о человеческом прошлом. Созидание и разрушение. Любовь и ненависть. Страдание и радость. И страсть… страсть и пламя… Опаляющая, сжигающая изнутри страсть — и темное пламя, наполняющее жизнью… Все это останется в прошлом. В прошлом, которого не вернуть, ведь над временем не властен и сам Эру…

«Жажда жизни пересиливает все. Жажда жизни… Свет не может дать бессмертия, только Тьма? Пусть! Пусть будет так! И я сделаю выбор, на который толкает меня безысходность!»

Чего же ты жаждешь? Того, что не вышло у Мелькора и Саурона? Но ты — всего лишь человек… По силам ли тебе то, на что оказались не способны айнуры?

Чего ты хочешь от вечности?

«Всего лишь человек… Но только человек должен отомстить за Проклятье…»

Ты сказал…

…Через несколько минут среди развалин горел небольшой костерок, и он сидел на камне, задумчиво глядя на танец пламени. С тех пор, как слова Небесный Огонь обрели для него особый смысл, — тогда же ему начали сниться эти сны, — он знал: рано или поздно ему придется приехать сюда, чтобы понять все. И сейчас собирался провести ночь на Колдовском Холме, где когда-то стояла крепость. И пламя костра было частью этой ночи.